Таэ эккейр! - Страница 74

Лерметт потрясенно молчал. Да и какие слова тут можно найти?

– Да будь ты даже ходячим сосудом всех добродетелей, тебе этой клятвы не перенести! – Эннеари с размаху ударил себя ладонью по колену, словно печать ставил на приговоре. – А хоть бы даже и перенести – не бывать этому! Не дозволю. Разве что вместе со мной.

– Арьен, – посеревшими губами вымолвил король, – ты с ума сошел…

– Я? Нет. – Издевка перекривила рот Арьена в нечто совсем уже немыслимое. – Разве это не обязанность хозяина – отведать, что за кушанье он предлагает гостю? Обычай такой. А если обычай велит – кто мне вправе запретить? Или для эльфов это блюдо иное на вкус?

– Такое же… – еле слышно ответил король.

– А тогда вместе его и есть будем! – выдохнул Арьен. – Из одной миски. Потому что самим хлеб есть, а гостю помои предлагать – это…

– Арьен! – негромко, но властно окликнул его Лерметт. Меньше всего на свете он хотел бы делать то, что ему предстоит сейчас сделать и говорить то, что придется сказать. Но он обязан перебить Арьена. Обязан вмешаться. Обязан прервать друга любой ценой – прервать прежде, чем с его уст слетит непоправимое «это подло!»

Эннеари обернулся к нему.

– Успокойся, – прежним тоном произнес Лерметт, – я не младенец и в рот беру не всякую дрянь, а с разбором. Чего и тебе советую. Тебе незачем так кипятиться. Я уезжаю.

Он встал, подошел к телеге и принялся быстрыми уверенными движениями распрягать недоумевающую Мышку. Король даже не шелохнулся. Но Арьен – ох, будь же все трижды проклято! – Арьен вскочил и направился следом за ним.

– Я не могу позволить, – чуть задыхаясь, произнес Эннеари, – чтобы ты уехал. Тем более с обидой на душе.

Лерметт опустил голову. Ну что тут скажешь в ответ? Что Ренгану действительно удалось его задеть? Замечательно придумано. Арьен и так между отцом и другом на части раздирается – так что же, Лерметт, признаешь обиду и тем самым потянешь в свою сторону? Давай, тяни сильней – авось тебе хоть половинка достанется! Ты решил уехать, чтобы предотвратить беду – неужели только затем, чтобы накликать более тяжкую?

Есть конечно, и другой способ расставаться. Не к себе потянуть, а прочь оттолкнуть. Нахамить на прощание посильнее. Чтобы Арьену и в голову не пришло тосковать об уехавшем друге – да какой он после этого, к свиньям собачьим, друг? Сыграть тупую бестактную скотину, выставить себя бесчувственным мерзавцем… оказаться не самим собой, а кем-то совсем другим… обманщиком, исподволь вкравшимся в доверие… обманщиком… предателем… Что страшнее – расстаться с другом против своей воли – или узнать, что он тебе и не друг вовсе? Разлука – это всегда рана… но предательство – жгучая грязь, разъедающая эту рану.

Лерметт колебался недолго. Он поднял голову и улыбнулся. Это было трудно, но он сумел.

– Как ты только что сказал – а кто вправе мне запретить? – промолвил он. – И я вовсе не в обиде. Какой же я посол, если позволяю себе обижаться! Просто… знаешь, того, что я увидел на перевале, мне на всю жизнь хватило. Второй раз я этого видеть не хочу. А способствовать – тем более.

– Ты о чем? – растерянно произнес Арьен.

– О том, что ты опять в ловушке, – веско произнес Лерметт, – опять под камнем. И не переломав себе кости, не выберешься. Один раз я тебя со сломанными ногами из-под камня уже вытягивал. На этот раз я предпочитаю увезти камень.

Он сел на неоседланную Мышку, сжал ее бока коленями, и лошаденка послушно тронулась в путь, повинуясь всаднику, который не стал ни прощаться, ни даже оборачиваться.

– Как… из-под камня вытягивал? – вскрикнул у него за спиной эльфийский король. Но Лерметт все равно не обернулся.

Обмотанные тряпками копыта коней, приученных не ржать, что бы ни случилось, топтали короткую травку, покрывшую собой каменное тело левой седловины Хохочущего перевала. Люди стояли рядом со своими скакунами и тоже переминались с ноги на ногу. Вполне обыденное движение – так почему же бывшего канцлера при виде того, как топчутся наемники и их кони, охватывало дикое раздражение?

Стараясь подавить неуместную озлобленность, Селти окинул взглядом своих людей. Четыре арканщика, пятеро мечников и десяток лучников. Девятнадцать человек и он сам, опальный канцлер… бывший канцлер… бывший человек… ничего, это уже ненадолго. Ожидание почти завершилось. Оно оказалось непомерно долгим – но затевать что бы то ни было в присутствии Илмеррана… нет, это безумие, если не хуже. Пришлось стиснуть зубы и ждать. У всех гномов полным-полно родни. И любой гном почитает своим святым долгом хоть изредка, а родню эту самую проведать. Отлучка Илмеррана была неизбежной. Следовало всего лишь дожить до нее. Иногда Селти казалось, что в этом и заключена главная трудность. Гномы живут долго – пусть и не так долго, как эльфы, но они все же гораздо долговечнее людей. Что им десятилетие-другое? Доживет ли Селти до той минуты, когда проклятый гном наконец-то соизволит воспылать родственными чувствами и убраться в Арамейль? Или же этому суждено случиться через поколение, а то и два, когда правнуки будут вывозить трясущегося от ветхости седенького Селти на прогулку в паланкине?

Ожидание, вечное ожидание. Сперва изволь дождаться, покуда сдохнет черная псина – при ней ничего затевать нельзя, проклятая тварь любую затею вынюхает. Вот прямо в голове и вынюхает. Потом жди, покуда Илмеррана к родне потянет…

Однако Селти все-таки дожил. Всех провел. Всех обманул. Всех переждал. И дождался. Осталось одно: изловить негодного мальчишку. Первый отряд наемников позволил себе угодить под лавину и задания не выполнил. Волей-неволей Селти пришлось самому возглавить оставшихся у него людей. Иначе эти остолопы снова прохлопают намеченную жертву. Отребье паскудное. Они только деньги брать горазды, а как до дела дойдет, так и оказывается, что ни на что путное, ни тем более на беспутное эти олухи просто неспособны. Вот и приходится Селти торчать на перевале вместо того, чтобы сидеть в столице и расточать улыбки направо и налево, вербуя сторонников и делая вид, что он ко всей этой заварухе ну никакого отношения не имеет.