Таэ эккейр! - Страница 86

– И как же звали этого славного рыцаря? – спросил ошеломленный Арьен.

– Рыцаря? – усмехнулся король. – Рыцаря, вот еще. Шутом он был.

– Ка… каким еще шутом?

– Очень талантливым. Думаю, одним из лучших. – Король на мгновение примолк, погрузившись в воспоминания. – Студент… не делай такие глаза, сынок. Студент он был – а шутом подрабатывал. Чтобы было чем за учение платить. Среди людей, знаешь ли, такое случается. А только таких, как он, я никогда не встречал… среди людей – тем более. Люди, сынок, странные создания. Обидчивые. И ведь никогда не поймешь, на что обижаются. От самой невинной шутки пузырями идут. А если держишь себя с ними крепко и лишних слов не говоришь – опять обижаются. Или, мол, эльфы – насмешники, или чванные холодные мерзавцы, которые на всех свысока смотрят… что так, что этак, а все обида. А он совсем другой был. К чужой надменности шуту, сам понимаешь, не привыкать, а по части насмешек… он меня ведь чем купил… ох! На том королевском пиру, куда меня нелегкая занесла, столько рыцарей было – и все такие обиженные, даже и не скажешь, который тут самый обиженный. Вот-вот дело могло скверно обернуться. Все им казалось, что я над ними смеюсь. Я и сам понимал, что единственный выход – это если они надо мной посмеются. Тогда их спесь надутая успокоится.

– Люди обычно не смеются над эльфами, – отрывисто произнес Эннеари. – Хотел бы я знать, почему.

– Обычно, – кивнул король. – А он посмеялся. Он, знаешь ли, изобразил, как пьяный до бессознательности эльф поет любовную балладу. Теперь ты понял?

Арьен тихо присвистнул.

– Понял, – коротко усмехнулся король. – Вижу, что понял. Ты себе хоть представить можешь, чтобы человек не просто эльфа пересмешничал, а – похоже?

Арьен покачал головой.

– Очень похоже… а вот уж кто ну никак не эльф с виду. Маленький, мосластый, походка, как у цапли. И нос… хотел бы я знать, сколько раз ему этот нос ломали. С таким кривым носом даже человек уродиться не может. А похоже вышло. И очень смешно. Рыцари со смеху напополам рвались. А я с ним после пира в кабак утянулся.

Эннеари с трудом удержал вздох изумления. Представить себе мосластого шута похожим на эльфа он еще мог – но вот представить себе своего отца сидящим с этим шутом в кабаке…

– С ним легко было, с Лавеллем, – мучительно произнес король. – Так легко… ни с кем на свете… ни с кем! И такое понимание… не с полуслова даже, а… не знаю, не могу сказать. Столько ума, сердечности, отваги… я такого величия души ни в одном короле не встречал. Никогда больше у меня такого друга не будет. Никогда. Я ведь клятву эту злополучную в свое время для того и придумал, чтобы его злейшего врага следом за ним в Долниу не допустить… а потом и вовсе позабыл о ней.

Впервые в жизни Арьен пожалел, что не родился человеком. Вот этим самым шутом Лавеллем. Потому что он бы сумел понять – а Эннеари теперь уже окончательно перестал понимать что бы то ни было.

– Но тогда почему же? – Арьен тряхнул головой, и синяя полоса соскользнула с его глаз прочь. – Отчего же нам не водиться с людьми, если среди них бывают такие достойные создания? Отчего ты мне не велишь…

– Ах, отчего? – Король тоже тряхнул головой, не замечая, что повторяет движение своего сына в точности. – Ты еще не сообразил? Изволь. Оттого, что познакомился он со мной девятнадцати лет от роду, а умер всего шестидесяти восьми. Сорок девять лет – всего-то сорок девять – и он ушел навсегда. Только на год свою жену и пережил. Всего сорок девять лет, подумай – оглянуться не успеешь, а его не стало. А прежде того я видел, как он стареет… год от года… быстро, так быстро! Его больше нет. – Голос короля сделался почти по человечески сиплым. – И это такая боль… они слишком быстро уходят от нас, сынок. И оставляют нас с нашей болью, с нашей тоской. Этот твой принц, он… я не хочу, чтобы ты виделся с ним. Не так ты долго с ним и знаком… забудешь. А не забудешь, так помнить его станешь молодым и сильным – и никогда не увидишь его ветхим и дряхлым. Ты не знаешь, что такое эта тоска… ничего ты не знаешь! Я никогда не презирал людей, только вид делал… а парень этот чист, как ручей, и силен, как река – да я никогда бы и в мыслях на самом-то деле не посмел… но я оскорблял его, чтобы он уехал… потому что я не хочу, чтобы хоть кто-нибудь из вас изведал эту боль… я не хочу, чтобы тебе было так больно, сынок…

Эннеари шагнул к отцу и крепко обнял его. Король вздрогнул от внезапной надежды: на тот миг, когда щека сына коснулась его щеки, ему показалось… но он тут же понял, что ему всего лишь показалось.

– Знаешь, – с непонятной усмешкой произнес Арьен, – он ведь не обиделся. Он уехал, чтобы ты на меня не гневался.

Черный Ветер положил морду на хозяйское плечо и ласково выдохнул прямо в лицо королю.

– Чтобы не причинять мне боли раздором с отцом, – добавил Эннеари. – Хотел бы я знать, за что вы оба меня так любите, а?

– Ты был прав, – помолчав, ответил король. – Я тебя отпущу. Езжай.

Он снова вскинул голову, прищурился, усмехнулся и с силой фыркнул прямо в морду оторопевшему жеребцу.

Я догоню его, думал Эннеари, сжимая коленями бока Черного Ветра. Непременно догоню. Он ведь не на Белогривом уехал. А Мышка… что – Мышка! Далеко на ней не ускачешь. Лерметт ведь не кузнечик, право, чтобы скачки на мышах затевать.

Вороной послушно перешел на мощный ровный галоп. Эннеари и этот аллюр казался недостаточным – однако встречный ветер охлестывал его по щекам так лихо, что эльфу поневоле приходилось признать, что двигаться быстрее, пожалуй, что и невозможно. Днем он еще мог бы попытаться – но сейчас, в темноте почти полной… скорее бы луна взошла! Нет, в самом деле – и где эту шалую небесную привереду носит?