Таэ эккейр! - Страница 92

Эльфы живут долго… очень долго… сотни лет тоски по утраченным друзьям, сотни лет неизбывной боли… так вот отчего эльфы сторонятся людей! Надменные, высокомерные? Как бы не так! Какое, к свиньям собачьим, высокомерие – просто кто же своей охотой в такую петлю полезет? Несколько десятилетий дружбы, сущая малость по эльфийским меркам – и то если очень повезет – а потом столетия скорби и горя.

– Ты, помнится, говорил как-то, что у эльфов настроение меняется быстрее, чем белка с ветки на ветку скачет? – грустно улыбнулся Эннеари. – Это правда, Лериме. Мы переменчивы в настроении – но до ужаса постоянны в страстях. И в привязанностях.

Ох, Арьен – и ты еще улыбаться пытаешься… до улыбок ли тебе? Лерметт отлично понимал, что лишь от сильной душевной муки с уст Эннеари могло сорваться староэльфийское «Лериме» – имя ближней ветви взамен общепринятого. Потому что такая же точно боль заставила его впервые назвать друга Арьеном – когда казалось, что Лерметт утратит его навсегда.

– Это очень больно, – тихо промолвил Эннеари. – Я не знал… у меня никогда еще не было такого друга, как ты, и я не знал… а у отца был. Он просто хотел оградить нас от этой боли. Меня в особенности. Ты прости его, если он тебя обидел. Это ведь не потому… – Арьен смешался. – Он вовсе не презирает тебя, что ты. Наоборот. Именно поэтому. Испугался он за меня, понимаешь?

Еще бы не понять! К презренному ничтожеству не привяжешься, о нем не станешь тосковать всю оставшуюся жизнь. Вот теперь Лерметт полной мерой понял, как восхищен и очарован был эльфийский король. Судя по тому, с какой неистовой силой он стремился унизить в глазах Арьена его новообретенного друга, уважение Ренгана было не только страстным, но и поистине безграничным.

И все же в одном Арьен ошибается. То, что с ним творится сейчас, еще не боль, а только ее преддверие – но какое же страшное! И что ему, Лерметту, теперь делать прикажете?

– Какая обида? – улыбнулся Лерметт в ответ. – Нет, это я как раз очень даже понимаю. Я не понимаю другого – с чего вы взяли, что мы уходим, тем более навсегда?

– К… как это? – запинаясь, вымолвил Эннеари. Лицо его побледнело так внезапно и резко, как это бывает только у эльфов. Люди бледнеют по-другому. Пожалуй, никогда еще эльфийская природа Арьена не проявляла себя так выразительно. Даже когда его сломанные кости срастались за считанные часы, его инность не была столь явственной.

– А ты на руки свои посмотри, – посоветовал Лерметт.

Эннеари обратил растерянный взгляд на свои руки, которые двигались совершенно безотчетно, как нередко случается в минуты крайнего волнения – что у людей, что у эльфов. В руках Арьен вертел какую-то веревку – по всей вероятности, обрывок пут Лерметта. Пальцы эльфа безостановочно вывязывали посольский узел – затягивали, раздергивали, затягивали вновь…

– Понял теперь? – осведомился Лерметт. – Нет? Арьен, лэн найри-и-тале! – И почему только Лерметт произнес нетерпеливое повеление «подумай хорошенько» именно по-эльфийски? – То, что ты сейчас делаешь – ведь это тоже я!

Эннеари вскинул голову. Обрывок веревки выпал из задрожавших рук.

– Это тоже я, понимаешь? – настойчиво повторил Лерметт. – Ведь ты же от меня этому научился, верно?

Арьен надломленно кивнул.

– Всякий раз, когда тебе понадобится завязать посольский узел – это я рядом с тобой, даже если меня и нет, даже если я умер, все равно это я! И когда ноги себе ломать станешь – в том или ином смысле – когда примешь на себя боль, чтобы выбраться из ловушки, это тоже я! – Лерметт говорил с лихорадочной убежденностью, быстро и горячо. – И когда надумаешь себе смастерить, как собирался, воротник с припасом и пояс с секретом – это тоже я! И когда смиришь себя прежде, чем гневаться – тоже!

Эннеари пока еще не понимал… не совсем понимал – но лицо его осветилось жадной надеждой.

– Арьен, таэ эккейр – да как я могу умереть, пока ты жив, придурок! Куда я от тебя денусь, скажи на милость? Все, чему ты от меня научился, о чем спорил со мной, все, что мы друг другу сказали и еще скажем – ведь это я с тобой, пойми же. Уйти? Ха! Как бы не так. Мы не уходим от вас навеки – мы остаемся с вами навсегда.

Эннеари открыл было рот, но так и не смог ничего сказать. Губы его дрожали.

– Когда я умру, я просто останусь с тобой навсегда, только и всего, – тихо промолвил Лерметт. – И уже никуда не уйду. Ты всегда сможешь поговорить со мной – и тебе больше не придется меня искать или ждать. Я ведь буду рядом. А что ты моего ответа не услышишь – так всегда ли меня слышно теперь, пока я жив? Хотя… а кто сказал, что не услышишь? Я буду с тобой и в тебе, навсегда, насовсем… ты только прислушайся к самому себе повнимательней – разве я тебе не отвечу?

Ренган закрыл глаза, но слезы все равно струились из-под сомкнутых век. Лавелль… Свет и Тьма, как же неистово он негодовал на друга за то, что он смертен – а Лавелль только смеялся в ответ… выходит, не зря смеялся?

Когда эльфийский король вновь открыл глаза, Арьена и Лерметта в чаше уже не было. Там был только он сам. Так всегда бывает, если закрыть глаза или отвести взгляд от чаши во время видения. Ох, мальчики…

Одна слеза упала в чашу с почти беззвучным всплеском, и вода, повинуясь приказу, исходящему из глубин памяти, зазолотилась искристым вином – а потом золото начало медленно темнеть, наливаясь алой чернотой, и на поверхности горьковато-сладкого южного вина плеснулось совсем другое лицо.

– Лавелль?! – шепнули губы короля, и он утонул взглядом в чаше, веря и не веря, плача – и все-таки смеясь. – Лавелль?!